Я закрыл лицо ладонями и помассировал. Затем прижал кулаки к закрытым векам и яростно тер глаза, пока передо мной не поплыли пятна самых ярких расцветок. Затем снова открыл глаза. Плакат никуда не исчез - он все так же маячил над дорогой. А за ним на бетонном заборе я теперь явственно разглядел длинный желтый транспарант, на котором черными буквами значилось без знаков препинания: "БАНИ ПЛИТКА НАДГРОБИЯ ДЕШЕВО", и стрелка указывала куда-то за угол, хотя угла у забора не было - он тянулся вдоль шоссе, сколько хватало глаз. - Ну как? - ехидно поинтересовалась Дженни. - Плохо, - признался я. - Ты тоже все это видишь, да? Плакат? И вот то, желтое? - И еще мужика, который перед собой матрас толкает по обочине шоссе... - кивнула Дженни. - Где? - изумился я. - Ой, точно... Слушай, а зачем он матрас по шоссе толкает? Грязно ведь, и порвется... - Ты меня спрашиваешь? - возмутилась Дженни. - Он уже километра два прошел, пока мы тут болтаем, скоро до нас доползет, вот сам и спросишь. Я только хотел сказать, что пора отсюда сваливать, но как раз к остановке подрулил старенький зеленый автобус с табличкой на лобовом стекле "ЗАКАЗНИК-2" и призывно открыл переднюю дверь. Мы вошли внутрь. В салоне сидели хмурые таджики в одинаковых строительных безрукавках оранжевого цвета, и каждый держал в руке черенок от лопаты. - Курсанты, что ли? - звонко крикнул водитель, вглядываясь в наши лица. - Студенты, - ответил я. - А я сразу понял: полосатые, значит, матросы! - крикнул он, стараясь перекрыть шум мотора. - Вы на митинг тоже? - В Москву, - сказала Дженни. Водитель удовлетворенно кивнул. - А что у вас за пассажиры? - спросила Дженни, настороженно покосившись на таджиков в оранжевых безрукавках. - Это нелегалы! Асфальтщики! - охотно сообщил водитель, прижав ладонь ко рту - то ли для секретности, то ли чтобы перекричать шум: - Звонок помощника губернатора: всех оранжевых срочно на митинг. Собрались, поехали.